Развернувшаяся в Европе борьба с любыми намеками на дискриминацию становится все более нелепой

Кампания против расизма, начавшаяся в США, уже захватила полмира. Вслед за Штатами борьба с любыми намеками на дискриминацию почти с такой же силой развернулась и в Старом Свете. Негативный подтекст ищут во всем. Например, знаменитый французский косметический бренд убирает из описания кремов слова «белая» и «светлая».

Впрочем, редактированию подвергаются не только рекламные буклеты. Цензура добралась и до популярной литературы.

В далеком моем советском детстве в кинотеатре «Прага» я смотрел фильм «Десять негритят», это экранизация романа Агаты Кристи. Уж сколько лет прошло — и Советский Союз рухнул, даже кинотеатр снесли, а как вспомнишь, до сих пор страшно. Но страшнее другое — теперь и книги с таким названием официально не существует — слово «негритята» в современном порой до безумия политкорректном мире считается оскорбительным, так что теперь вот так — «Их было 10».

В англоязычных странах книга уже давно издается под нейтральным «И никого не стало». Но вот пала Франция. Правнук Агаты Кристи, как правообладатель, заявил, что его великая прабабушка не хотела бы, чтобы ее слова кого-то задели, а название не должно отвлекать от содержания.

Но тут сразу возникает вопрос: а как же Негритянский остров, так уж он назван в романе, а главное — детская считалочка про десять негритят, на которой вообще-то построено все действие?

Так вот, в тексте остров теперь Солдатский, а вместо негритят солдатики. Бред, конечно, но бывает и хуже — британские ученые недавно выяснили: не то что слова, знаки препинания могут быть оскорбительными. И британская же пресса всерьез обсуждает проблему.

Подростки и те, кому сейчас чуть за 20 — поколение Z, выросли с телефонами в руках и привыкли использовать короткие сообщения для общения друг с другом. Знаки препинания вышли из моды и стали символом резкой пассивной агрессии. Лингвисты обсуждают вопрос об использовании точки и о том, почему некоторые молодые люди интерпретируют грамотно составленный текст как признак раздражения.

Какое тут «давайте делать паузы в словах» Булата Окуджавы, это, кажется, безнадежно устарело. Значенье вышесказанного слова теперь все чаще меняется и приводит к скандалам.

Вот так патриотическая песня «Правь Британия» исчезла из программы музыкального фестиваля ВВС, потому что в ней есть слова «Мы никогда не будем рабами». В черном, разумеется, в плохом смысле этого слова списке и «Земля надежды и славы» — своего рода народный гимн Великобритании.

«Эти песни несут в себе расистскую пропаганду, которая прославляет Британскую Империю, убившую миллионы людей», — считает профессор Бирмингемского университета Кехинде Эндрюс.

Возмущение многих британцев и увещевания премьера Бориса Джонсона, призвавшего перестать стесняться своей истории, помогли частично — обе композиции все же будут звучать, но без слов, которые, впрочем, жители Королевства знают наизусть — пели, например, в день окончательного разрыва с Евросоюзом.

А там, через море, свой психоз. Руководство Берлинского фестиваля объявило: больше не будет призов за главную мужскую или женскую роль — только роли первого и второго плана — в моде гендерное равноправие. И останется ли для кого-то такое кино важнейшим из искусств?

«Это идеология, это не искусство. Ну, а идеология призвана в той или иной степени ограничивать. Не знаю, куда несут чемодан, в котором я летаю, как муха», — говорит кинорежиссер Андрей Кончаловский.

Направление полета кинематографического багажа и правда обескураживает. В новой голливудской Золушке Фея-Крестная — персонаж гендерно нейтральный. Но даже беглый взгляд на исполнителя роли вроде не должен оставлять сомнений — это все-таки мужик в перьях. Чего ж в этом во всем нейтрального?

«Тогда мужчины должны играть Джульетт, трех сестер, Дядя Ваню женщина может сыграть», — говорит кинорежиссер Карен Шахназаров.

Так ведь кому-нибудь придет в голову замахнуться на святое — на Пушкина, например. И тогда, чтобы всем угодить, Евгений Онегин вдруг предстанет темнокожей женщиной и непременно представительницей ЛГБТ сообщества. И как нам это терпеть? Ведь Пушкин — наше все, а мы — в широком смысле его потомки. И все, между прочим, помнят эфиопского предка великого поэта — Абрама Петровича Ганибала, так что тут еще можно поспорить, кто, так сказать, больше негр и чьи жизни имеют значение. Хорошо бы, все-таки те, в которых мужчины могут не стесняться быть мужчинами, женщины женщинами, а книги не переписывают, а читают.