Книги американца Марка Твена могут стать в США настоящей редкостью
Из многих школьных библиотек их изымают по решению родительских и учительских советов. В первую очередь, это касается одной из лучших - "Приключений Геккельбери Финна", про которую еще один великий американец - Хеминугэй (пока, к счастью, не запрещенный) говорил: "Это книга, из которой вышла вся американская литература".
Твена обвиняют - ни больше, ни меньше - в расизме и использовании неполиткорректного слова - хотя, в то время, когда Твен писал свои книги, другого в Америке не было.
Репортаж Игоря Рискина:
Геккельбери Финну не везет хронически. Мало того, что волею автора, ребенок был сыном пьяницы, бродягой, хулиганом, то есть, как сказали бы сейчас, трудным подростком. И у книги "Приключения Геккельбери Финна" - тяжелая судьба на Родине. Книгу всегда за что-нибудь ругали и запрещали. Сегодня ее запрещают из-за лексикона Твена. Правильнее говоря, из-за единственного слова.
Реджина Фаден, исполнительный директор музея Марка Твена: "Из-за этого слова люди считают книгу неуважительной по отношению к афроамериканцам. Само использование этого слова вызывает споры".
Реджина Фаден не может произнести это ужасное слово вслух - как не скажет его ни один американец, если не хочет нарваться на неприятности. Итак, Марку Твену не могут простить то, что в своих произведениях, и особенно в "Приключениях Геккельбери Финна", он называет чернокожих рабов "неграми" и грубыми производными от этого слова.
Линия фронта в войне за полное разрешение или полный запрет книги проходит в миссурийском городке Ганнибал. Это город детства Сэмюэля Клеменса, будущего Марка Твена. Величие автора едва умещается в крохотном городишке. Его имя повсюду. И при таком подчеркнутом уважении к писателю, столько яростных споров.
Джо Миллер - представитель афроамериканской общины Ганнибала. Джо с гордостью заявляет, что книгу никогда не читал. Только слышал, что там попадается оскорбительное словцо, и ратует за бесповоротный запрет "Приключений Геккельбери Финна", да и Тома Сойера туда же. Выходит почти по-советски: "Я Марка Твена не читал, но осуждаю".
Джо Миллер, активист афро-американской общины города Ганнибала: "Исходя из сложности вопроса, я бы, пожалуй, сказал, что настало время запретить эти книги. Тема настолько деликатна, что из этой книги сегодня нечего почерпнуть. И от ее запрета мы выиграем гораздо больше, чем от ее разрешения".
Этой логикой руководствуются сегодня многие американские школы. Поскольку каждая школа составляет индивидуальную программу, тысячи американских детей не читают произведение, называемое вершиной творчества классика, и, возможно, даже не знают о существовании книги. И тут бессмысленно говорить, что Марк Твен был ярым противником расизма и всем своим творчеством подчеркивал равенство людей вне зависимости от цвета кожи, а "Приключения Геккельбери Финна" - главный литературный памятник борьбы за это равенство. Что поделать, если Марк Твен жил во времена, когда еще не придумали деликатное название "афроамериканцы". Он и его персонажи говорили так, как было принято тогда. Но книгу продолжают запрещать.
Ни одного писателя не критикуют так, как Твена. А поводов можно найти сколько угодно. Например, в третьей главе приключений Геккельбери рассказывает: "Я взял старую жестяную лампу и жестяное кольцо и тер, пока не вспотел, как индеец". Индейские общины могут потребовать запрета книги сразу по двум причинам: во-первых, о народе говорится в довольно неприятном физиологическом контексте, во-вторых, все индейцы уже давно официально называются в Соединенных Штатах "исконными американцами". А Марк Твен такое себе позволил.
Казалось бы, не только для американцев, но для американцев в первую очередь, литературное наследие Марка Твена - это что-то вечное, как Миссисипи. Река, которая текла и во времена индейцев, и во времена рабовладения, и в годы борьбы за отмену рабства, и в нынешнюю эпоху толерантности и политкорректности.
Никому еще не пришло в голову сказать, что все это время Миссисипи текла неправильно, и для нее нужно искать другое русло. А вот Марку Твену не повезло. Он пострадал, не угадав в своем девятнадцатом-начале двадцатого столетия то, что вызовет такой гнев в столетии двадцать первом.