В России — День памяти жертв политических репрессий
Страшно, когда история твоей жизни имеет номер. Галина Вахрамеева зажигает свечу возле камня — 44. Он привезен из Норильска. Он — символ норильского ГУЛАГА. Там после отсидки жили ее мама и папа. Там она родилась.
«Работали по 12-13 часов в сутки в условиях вечной мерзлоты, где все время зима, где одна надежда — прибежать и упасть на горячую печку-буржуйку, чтобы немного согреться» — рассказывает Галина Вахрамеева.
Их почти 200 из 58 регионов: от Соловков до Колымы. История репрессий не складывается из кирпичиков, а складывается именно из таких камней: неудобных, грубых и некрасивых. Все они — часть московского мемориала жертвам политических репрессий. Его построили в прошлом году по указу президента на деньги правительства Москвы и народные пожертвования. А ведь раньше многим эти цветы нести было некуда.
«Мы не знали, где он захоронен, а теперь вот можем прийти сюда почтить память», — говорит женщина.
Подростки, семьи с маленькими детьми. Кто-то слышал от бабушки, кто-то читал в книгах, кого-то мама привела.
«Это как Великая Отечественная война, мы же должны помнить, чтобы не повторять», — считает Варвара Осипова.
Кто-то ничего не знает, и вот этот колокол памяти слышит впервые, просто потому, что молод и никто не успел рассказать. В музее истории ГУЛАГа сейчас меняется экспозиция, директор обещает: новая выставка будет детальной и понятной. Более чем за 20 лет существования ГУЛАГа через лагеря прошли около 20 миллионов человек, каждый десятый остался в ГУЛАГе навечно.
«Эти люди живут среди нас, они могут являться вашими соседями, они просто об этом не рассказывают. Они приходят к нам в музей и говорят: «Могли бы мы подумать, что мы все это проживем, переживем и потом придем в музей, где нас примут», — рассказывает директор музея ГУЛАГа Роман Романов.
Так или иначе репрессии 20-30-х и середины XX века коснулись каждой семьи. О них в своих мемуарах пишут и Майя Плесецкая и дочь Чуковского. Советник президента России Михаил Федотов помогал разрабатывать проект «Стены скорби» в Москве. Впервые о ссылках и лагерях он услышал в восемь лет от дедушки.
«Он был адвокатом и защищал самых несчастных, а поскольку он защищал их не так, как требовала партия, его из партии выгоняли», — рассказывает Михаил Федотов.
Истории эти заканчиваются по-разному. Кого-то расстреляли. Кто-то вернулся аж через два десятка лет. А вот начинаются почти всегда одинаково.
«Вот и забрали его. Он ушел в плаще. Мама сказала: «Надень что-нибудь тепленькое». А он говорит: «Да не надо, разберутся, через пару дней вернусь». Вот в этом плаще его и этапировали», — вспоминает Ирина Сомова.
«Моя тетя тогда была маленькой девочкой, она рассказывает, что проснулась утром, а папа стоит в пиджаке и какие-то люди вокруг него», — рассказывает Наталья Шуманова.
Трагические страницы истории нашей страны до сих пор вызывают в обществе болезненную реакцию. Кто-то призывает помнить и поднимать имена из архивов. Кто-то до сих пор предпочитает думать, что масштабы были гораздо меньше, чем известны из документов. Но здесь, у Стены Скорби, все споры и разговоры затихают, как затихают они возле нового памятника жертвам политических репрессий в Магадане. Или возле вот Маски скорби — так выразительно сумел передать одну на всех боль и память скульптор Эрнст Неизвестный. Колокол сегодня в день памяти жертв политических репрессий звучит в Петербурге, Екатеринбурге, Краснодарском крае — по всей стране. Это символичный колокол — рельс на цепи, под эти звуки жили и умирали в лагерях.