Мирное детство в воспоминаниях рожденных в победном 1945-м: Лариса Рубальская

Мой отец был мальчишкой, он 1923 года рождения, он молодым ушел. Он не воевал на фронте, но он был в полку в Паневежисе, он готовил к вылету боевые самолеты, как техник, а его вся родня в еврейском местечке на Украине была расстреляна и похоронена в братской могиле.

Житомирская область, село Вчерайше, там было поселение еврейское. Очень большая семья Рубальских была. Очень много было у отца, у моего дедушки было очень много братьев. В один день всех собрали, увели их в лес, вырыли яму, и одну сестру папы моего вели туда на расстрел, вонзив ей штык в спину. И потом, когда они их туда кинули в эту могилу и зарыли, неизвестно было, все ли погибли, и она еще какое-то время, говорят, дышала. И вот моему внучонку, брата моего внук, они мои внуки тоже, я ему это часто рассказываю, говорю: ты об этом помни.

Это было 1 мая, мы всегда ездили на могилу. Он садился на этот холмик, наливал себе водочки, плакал, мы говорили об этом. У него было много очень друзей, Героев Советского Союза, дважды Героев. Так вот у них сложилась жизнь. Конечно, к концу войны выжили не все, но те, кто остались, они приходили к нам всегда в этот День Победы, они пели песни, они говорили, плакали тоже, и я вместе с ними, когда уже стала взрослее.

«Вот солдаты идут», «От войны до Бреста», ну все, какие есть, начните я вам допою. «Эх, дороги, пыль да туман», да все. «Смуглянка-молдаванка». Я, кстати, когда где их слышу — обязательно подпеваю.

Для меня самая великая песня вообще — это «Вставай, страна огромная». Я не знаю, как можно было в один день поднять песней народ. Вот я сейчас говорю, а у меня мурашки просто. Я когда слышу ее, мне прямо так и хочется заплакать, честно.

Была любимая одна тетя, она, ой, это было страшное дело. Она попала в тифозный барак, папина родная сестра, и у нее во время войны пропала дочь. Вот с этой всей сумятицей, пока она лечилась от тифа, и она ее искала всю жизнь. Ее нашли спустя, наверное, лет 25-30, нашли ее где-то в Джезказгане, и в конце концов все-таки до конца не было понятно, ее ли нашли или нет.

У нас тогда ведь была такая жизнь у всех: нас посылали за хлебом. Тогда хлеб так отрезали: взвешивали, а там не хватало 10 граммов, давали еще кочерыжку от этого хлеба, горбушку. И это было счастье, что не сразу этот вес, а вот эта горбушка, мы были счастливы этим. А если могли окунуть его в подсолнечное масло и посыпать сахаром, я, понимаете, я радостно вспоминаю это время. У нас дома не было об этом разговоров, о тяжести. Может, от того, что детство, и нас не нагружали.