«Я очень люблю Киев, и там было хорошо. А сейчас, к сожалению, там уже не так хорошо, потому что киевлян не осталось, они все сбежали»
– В Киеве у вас было две квартиры и теперь...
– Теперь у меня в Киеве минус две квартиры.
– Минус. Точнее, ноль. Что вы почувствовали, когда вам об этом сообщили?
– Я почувствовал, что я это предугадывал и оно случилось, потому что история катится, конечно, в сторону грустную, и уже то, куда украинское общество начало... Я до конца верил, я считал, что все хорошо, классная страна вообще. У меня там студия с 2000 года, был филиал, который я не закрывал, несмотря ни на какие события. Их там вот так вот много было за все это время. Я после первого Майдана купил квартиру, думая, что это вот мой вклад в молодую, прекрасную, свежую, новую республику. Хотя нет, Украина не республика, – страну.
– Вы именно так относились?
– Да, я решил, что это какой-то душевный подъем, ну и место классное. Я очень люблю Киев, и там было хорошо. А сейчас, к сожалению, там уже не так хорошо, потому что киевлян не осталось, они все сбежали. Туда приехали какие-то селюки, и это другой город. А сейчас, когда я сначала, значит, ничего не могу делать, у меня полный запрет на распоряжение своим имуществом, на вывод активов, которых у меня и так не очень много на Украине, но неважно. И я не могу даже сдавать свою квартиру, потому что раньше хотя бы мог, а сейчас не могу. И тут они их просто тупо за неделю приходят. У них это называется антикоррупционный суд. Он неделю назад, типа, они сами себе какую-то подали заявку, за неделю все рассмотрели, вынесли постановление, причем, которое нельзя опровергнуть. Нельзя подать апелляцию.
– А как нельзя опровергнуть вообще?
– А так, потому что это такой суд, который вот, мы так сказали, и все. Это вот такое новое слово в правосудии. А еще самый прикол, что на Украине ни один адвокат не может взяться за мое дело, потому что его тут же на месте расстреляют.
– А, потому что вы русский человек?
– Потому что я плохой человек, да. А для того, чтобы подать, например, в Европейский суд по правам человека, который мог бы, по идее, под соусом того, что мы Европа, сейчас мы вам тут объясним, вы же хотите в Европу, вот, давайте в Европейский суд. Для этого надо пройти все инстанции внутри страны. А я не могу даже в первую инстанцию вступить, потому что все отказываются. Даже, причем, и польские адвокаты, и латвийские адвокаты, они говорят, мы не пойдем. Мы не можем, потому что это Украина.
– Вы навсегда распрощались с этим совсем? Или вы все-таки собираетесь бороться?
– Ну, я никогда не сдавался. У меня нет такой моральной позиции, потому что это как-то грустно. Зачем? Нет, я буду до конца жизни ждать, что мне их вернут, что мне устроят церемонию. Хлеб, соль, я перережу ленточку. Они восстановят ремонт в моей квартире, как было. Скажут, что мы по фотографиям сделали вот все, чтобы тебе понравилось. Вот теперь, извините, у нас такой был сложный период. Теперь давайте заново начинать. Я жду этого момента.
«Он жалкий мстительный комик категории «B», который очень, видимо, внимательно смотрит за тем, как, кто и где его упоминает»
– Я рецидивист санкционный на Украине. Еще Порошенко против меня ввел санкции в 2016 году. Потом он перестал быть президентом, пришел новый президент, и он ввел против меня санкции два года подряд. В 2000 и в 2021 году он зачем-то против меня вводил санкции. Просто лично, причем, включая меня в список, где, когда смотришь на этот список, там все российские чиновники, там какие-то полпреды, федеральные судьи, какие-то еще ребята. Ну, то есть я точно не их уровня. Я не депутат Думы, у меня нет никакой госдолжности.
– А тогда почему вы? Как вы себе это объяснили?
– Какой-то советник. Я объяснил так, что это личная месть Зеленского.
– А вы с ним лично знакомы?
– Нет.
– А тогда почему?
– Ну, я думаю, что я его столько раз вспоминал в своих выпусках новостей в свете, который, наверное, ему был обиден. Он жалкий мстительный комик категории «B», который очень, видимо, внимательно смотрит за тем, как, кто и где его упоминает. Поэтому зачем президенту Украины вводить санкции против Галустяна, против Петросяна, против меня, против Филиппа Киркорова? Это месть за то, что его не позвали на «Голубой огонек». Это такой примитивный уровень, смехотворнейший. То есть, если ты президент, ты знаешь, что каждая бабка на скамейке тебя с утра до вечера чехвостит. Ну, просто расслабься. У тебя такая судьба. Тебя все должны обсуждать.
– Может, он хотел понравиться именно вам?
– Ну, он мне запомнился, да. Я услышал сигнал, услышал привет.
«Я показал, что у них атомные отходы просто во дворе остаются, в бетонных колодцах. В России такое нельзя себе представить»
– Зачем вы поехали на Запорожскую АЭС? Ведь если бы вы туда не поехали, вам бы последние санкции не прилетели бы.
– Никогда не знаешь, за что прилетали прошлые санкции. Но единственное, в чем я мог бы себя упрекать, хотя мне совершенно не стыдно ни одной секунды, – я путешественник.
Я люблю посещать разные места. Если ты путешественник, ты неизбежно оказываешься в каких-то местах, так сказать, сомнительных, в серых зонах. То есть, например, я еду в Нагорный Карабах. Это такая ситуация, когда, если ты хочешь в одном месте попасть в рай, в другом месте ты попадаешь в ад. И это та ситуация, которая у меня случилась с Украиной. Я хочу посмотреть все, что есть на этой земле. Неизбежно какие-то формальности нарушаются. Где-то визу не дадут, где-то через забор надо перелезть, где-то надо с кем-то как-то договориться.
Здесь та же самая ситуация. Территория новоприсоединенная. Соответственно, Украина против. Если у меня есть бан и запрет на въезд на Украину, шестилетний, был на момент прошлого лета. Ну, а я приехал, соответственно, просто, можно сказать, за рулем, прямо через Донецк, и просто туда. Не было закрыто. Блокпосты работают, на московских номерах приезжаешь спокойно, все тебе рады.
Ну, договорились там с ребятами, чтобы они пустили. Ну, вроде как, тоже там все сотрудники-то граждане Украины. И это, в общем, серьезный объект, охраняется. Ну, соответственно, надо как-то договориться, чтобы пустили. Потому что просто так на атомную станцию не пускают нигде.
– Деньги давали, чтобы вас пустили?
– Ни в коем случае. На атомных объектах не берут взятки.
– Просто на обаянии?
– Да. Потому что серьезная вещь все-таки. Ну, это безопасность, все это понимают. Хотя там, конечно, полное разгильдяйство абсолютно. И то, что я показал, возможно, это тоже дополнительно задело ту сторону, потому что они не хотели это, чтобы люди знали. А я показал, что у них эти атомные отходы просто во дворе остаются, в бетонных колодцах. Ну, это полный трэш вообще. В России такое нельзя себе представить. Они по безопасности отстают от нас лет на 15. «Росатом» просто, наверное, волосы на голове рвал, когда увидел, до какого состояния можно довезти крупнейшую станцию в мире.
И я поднялся наверх с главным инженером. Я же не просто там ползал втихаря, как ниндзя. Поднялся на крышу энергоблока, попозировал. И написал, что для меня самый большой кайф — это наплевать на все запреты, все разрешения и вот это все. Они вырвали это из контекста и сказали, что, типа, для меня самый большой кайф — это приехать, понаслаждаться горем человеческим, что, конечно, просто супервранье.
Вот Зеленский сказал, что нельзя приезжать, а я взял и приехал. И для меня это прям восторг души. Поскольку это новые территории, мне необходимо посетить. Я был во всех регионах России. Все 89 их сейчас, на сегодняшний день. И вот если есть новые регионы, надо посетить.
«Придет похмелье, когда станет понятен масштаб разрушений, когда выйдут люди, которых сейчас затыкают и преследуют. Это все случится. Будет момент покаяния, извинения и прозрения»
– А вот люди, которые работали в вашем агентстве, которые работали там, на Украине, они, получается, лишились работы?
– Да.
– Они остались там?
– В один день лишились. Ну, кто-то, кто смог сбежать, сбежал. Кто-то залег на дно. 24 числа они все как один уволились.
– Уволились у вас из вашего офиса?
– Да. Потому что иначе им было бы небезопасно.
– Понятно.
– Если бы они не уволились 24-го, а уволились бы 25-го, то их бы там, наверное, на бутылку в СБУ посадили или еще как-то. Там очень жестко прессуют. Там идеологические прямо преследования. Ну, собственно, видно даже по мне. Сидит какой-то дизайнер в Москве, там что-то у себя в эфире какие-то, значит, ютубы развлекательные выкладывает. Да неважно, что он там говорит. Просто растереть и плюнуть. Просто вообще должно быть все равно. Это уровень разрешения, который должен быть для большой цивилизации, недоступен. Это просто ерунда.
Вот сейчас можно сказать все, что угодно про Америку. Американцы не будут мстить, отбирать квартиры или как-то еще. Это мелочное провинциальное сельское сознание, которое у Зеленского, ну вот он такой, что делать. Он всю жизнь работал же в Москве, с Красной площади репортажи вел.
Все корпоративы, все деньги здесь заработал, а украинский выучил в 2017-м году только для сериала. А дальше его переклинило. Он решил, что если он снялся в сериале про президента, он станет президентом ради ржаки. Это у них получилось. Ну а дальше вот мы знаем всю историю. У украинцев главная национальная черта – праздник непослушания. Но вот они его устроили. Вот они типа на зло взрослым бунт в детском саду устроили. Директора связали, засунули кляп и заперли в кабинете, а сами устроили деструкцию.
– Ведь все работает. И сейчас весь мир, посмотрите, принимает его везде.
– Везде. Это талантливо работает, конечно. Он везде снялся, на каждом экране показался. В этом смысле все блестяще. Селфи с Анжелиной Джоли запилил. Очень хорошо. А то он немножко перепутал, потому что он до этого уже был КВН-щик, а тут он решил, что он великий актер. И он стал приглашать других великих актеров, чтобы с ними вместе наравне выступить. То есть там для психиатрии это очень продуктивный вообще пример, что может случиться с человеком.
– Просто мне кажется, ну нельзя же обмануть весь народ.
– Можно.
– Весь мир можно обмануть?
– Можно.
– Это вот так работают технологии, вот так работают...
– Ну, будет потом грустновато, когда придет похмелье, когда станет понятен масштаб вот этих разрушений, когда выйдут люди, которые сказали, мы не могли говорить, а сейчас мы скажем, которых сейчас реально затыкают и реально преследуют. Это все случится. Будет момент покаяния, извинения и прозрения.
– Вы считаете, что там есть люди, которые...
– Их много. Их очень много.
– Которые действительно сейчас просто не могут высказаться?
– Конечно.
– Вы держите связь с теми, с кем работали и так далее?
– С теми, кто уехал в Европу, я могу переписываться, потому что они тоже не боятся. Все остальные, конечно, они растворились и все, они меня не знали.
«Я вообще против любых войн, я за дипломатию. Я считаю, что надо змея побеждать добрым словом, а не копьем»
– У вас там работал офис, вы знаете людей на Украине. Вы можете сказать, мы чем-то ментально отличаемся? Потому что они все время говорят, что они другие.
– Раньше они так не говорили. И, в общем-то, было понятно, что это максимально один народ. У них есть какие-то накопленные достижения. На Украине, помимо того, что там очень красивые женщины, там эта страна очень талантливых дизайнеров и очень талантливых инженеров. Собственно, поэтому, например, те же самые ракетные двигатели делались на Украине. Или вертолетные двигатели. Там очень много действительно было производств. Корабельных, само собой. Ну, и вообще для космоса они, в общем, старались. Потому что на месте сидит реальный живой талант. То же самое с дизайнерами. Огромное количество, половина мира аутсорсятся. Или колл-центры есть там, или просто дизайнерские студии. Огромные по 500 человек фабрики сидят и просто фигачат. Все баннеры американские рисуются на Украине.
– Да вы что?
– Это была очень такая мощная фабрика. Ну, она и сейчас, наверное, есть.
– Она сейчас, наверное, работает как раз на этом информационном фронте.
– Сто процентов. У них очень сильное информационное вот это все. Они прям много в это дело вложили. Интернетные войска действительно очень сильно развиты. Нам, к сожалению, как-то вот мы профукали этот момент.
– Мы же видим, что повлиять на сознание людей видеороликами, сообщениями, вот все, что посылается в интернет, ведь можно?
– Можно. И больше того, есть такая прекрасная, одна из любимых моих икон. Она находится в Старой Ладоге. Фреска. В одной из церквей XII века. Там, где Георгий Победоносец побеждает змея, но он его побеждает не копьем, а добрым словом. Cейчас мы забыли об этом, да? У нас даже на рублях Георгий Победоносец копьем змеюку протыкает. А раньше он этого змея убедил.
– Уговорил.
– И это гораздо ценнее. Это моя позиция. Потому что я вообще против любых войн, я за дипломатию. Никогда в жизни не дрался. Считаю, что есть военные, которым я не мешаю, это их какие-то там… Есть люди, которым это надо по какой-то причине. Но это ко мне не имеет никакого отношения. Потому что я считаю, что надо змея побеждать добрым словом, а не копьем. И главное, что результат же есть. Змей побежден. Вот это и есть то, ради чего стоит стараться. И людей нужно было, конечно, убеждать мягко. Нужно было с помощью соблазна, с помощью того, чтобы они хотели...
– А сейчас у нас есть такая возможность. То есть мы это упустили, этот момент, что делать сейчас?
– А я скажу, что мы и сейчас до конца этого не понимаем. Это очень грустная история.
– Подожди, не понимаем чего?
– Мы не понимаем, как нужно соблазнять, как нужно людей убеждать, как нужно их затягивать в свою орбиту. Достаточно посмотреть. У меня очень простая, конкретная претензия. Вот есть новые территории. Есть ЛНР, ДНР. Можно туда... Я туда съездил. Я и в 2016 году там был, за что первые санкции.
И в прошлом году съездил. У них же нет того, что есть у нас. Они все равно чувствуют, что они люди второго сорта. У них нет «Сбербанка», у них нет «Билайна», у них нет «Яндекс.Такси». У них нет всего того, что Wildberries доставляет через посредников. То есть все то, к чему мы привыкли, то, что является частью нашей цивилизации, почему в Москве у нас такой комфорт.
Вообще Москва это лучшая страна в мире. Самая развитая, самая классная. Надо сделать, чтобы помимо Москвы везде было. Мы должны этим делиться со своими. Мы должны делать так, что когда приходит русский мир, чтобы он состоял в том числе из того, что там есть все эти достижения нашей цивилизации, что они там существуют. А не стесняться самих себя. Когда мы сами своими собственными людьми начнем заниматься, все изменится.
«Классный панч кто-то придумал такой, что мы дикие, лаптем щи хлебаем, цивилизации не видели, солдаты впервые увидели асфальт и стиральную машину СДЭКом себе на Родину отправили. Нужно для сплочения нации такие анекдоты изобретать»
– Вы объездили действительно весь мир. Много кто от нас отстает?
– Не то, что много кто от нас отстает, а насколько мы вообще впереди – мы точно в десятке.
– Насколько мы впереди? Потому что весь мир же говорит, что у нас… Многие говорят, что у нас медведи ходят.
– Медведи ходят, это очень хорошо. Это экология, это классно.
– Как мне нравится, как вы говорите. Что мы не дотягиваем, что мы не понимаем, мы не дотянули до либеральных ценностей. Мы воруем унитазы, потому что у нас нет… Но это же все в пространство вбрасывалось. Кто-то этому верит.
– Очень классный панч кто-то придумал такой, что вот мы дикие, лаптем щи хлебаем. Цивилизации не видели, солдаты впервые увидели асфальт. И вот эту стиральную машину СДЭКом себе на Родину отправили. Ну, это прикольно. Нужно для сплочения нации такие анекдоты изобретать. Мы видим все по кадрам, которые приходят оттуда, когда просто съемка, что-то где-то случилось, но камера же берет то, что вокруг пришло.
Мы видим, как выглядят дома, на каких машинах они ездят. У нас таких «Запорожцев» и «Москвичей» уже давно в жизни не осталось. В музеях только можно посмотреть. А там уровень отсталый, конечно, что говорить. Запад Украины цивилизованный, хороший, аккуратный. Там прям отманикюренные газоны, эти все посадки. А дальше там, конечно, полный бардак. Я проехал тоже всю Украину в свое время на машине. Полностью все регионы посетил. Поэтому у меня довольно хороший экспириенс. И спускался в нелегальные шахты, и смотрел, как работает контрабанда. В общем, страна веселая.
«С Навальным я начал бороться очень давно»
– А как вы относитесь к либеральным ценностям? Вы вообще себя же называли либералом.
– Я либерал.
– Остались либералом?
– Конечно. А чего там плохого?
– Ну, просто вы же видите, что, наверное, за этот год слово «либеральный», оно приобрело совершенно другое значение. Отрицательную окраску приобрело все это.
– Да. Но главное, не забывать значение слова «либеральный».
Потому что те идиоты, которым сейчас это слово приклеивают, – я, конечно, не с ними в лагере. Условно говоря, вот эти все борцы за прекрасную Россию будущего, это чисто демагогия ради какого-то одного сектанта, который ко мне не имеет никакого отношения.
С Навальным я начал бороться очень давно. Я сначала к нему симпатию испытывал в начале 2000-х. И вообще его рекламировал. Я с ним делал коллажи, и вообще тогда еще был «Живой журнал». А потом, когда он стал реально уезжать по фазе, когда он сошел с ума и решил, что он царь, и что вот он сейчас тут, значит, как Долгорукий такой вот скажет, кто что должен делать, стало понятно, что это опасная хрень.
И я начал с ним бороться еще, когда это было немодно. И дебаты у меня с ним были на дожде. Тоже когда все просто... У меня в студии почти все, это же аудитория та самая, молодая, горячая, которые все в штабах Навального, значит, сидели с утра до вечера. И людям казалось, что это классно и правильно. И это не мешало, потому что у меня, я считаю, что политические взгляды каждый человек может… Во-первых, каждый человек имеет право сходить с ума на любое количество лет. Это его личное право, его выбор. Ну то есть ты жил нормальную жизнь, в 25 сошел с ума, в 28 вернулся обратно, и дальше живешь еще свои 80 лет. Очень хорошо это. Каждый имеет на это право. Не надо людям мешать сходить с ума, пока это никому не мешает.
«В Америке я увидел, что это гораздо больший совок, чем наш совок»
– А почему вы вот давно-давно уехали в Америку, но прожили там всего год и вернулись? Вам там счастье не нашли?
– Мне там очень не понравилось. Я был советский школьник, который уехал в Америку в 90-м году, учился в американской школе. Мне было 15 лет. И в 16 я вернулся обратно в Советский Союз. Я думаю, что я был единственный школьник, который добровольно вернулся в Советский Союз.
– Вот в том-то и дело. В то время, наоборот, открыли все, все везде поехали.
– Это же было и все 90-е тоже. Считалось, что если у тебя есть хотя бы капля мозга, то ты должен утечь. Тебя ждут за границей, что ты должен переехать.
– Что вам не понравилось? Что вам там не понравилось конкретно? Вот почему вы уехали? Вы же уехали туда с родителями, правильно? А потом вам нужно было менять свою жизнь, чтобы здесь самому как-то… Все-таки еще молодой достаточно человек.
– Да, еще школу даже не закончил. Мне здесь нравилось...
– Нет, что там не понравилось?
– Поскольку это именно касается Америки, может быть, если бы я жил в Японии или где-нибудь в Италии, моя судьба бы сложилась по-другому. В Америке я увидел, что это гораздо больше совок, чем наш совок. То есть Америка хуже, чем Советский Союз. Хотя, казалось бы, это страна, которая так рассказывает о том, какая у нее свобода. В Америке нет никакой свободы. Абсолютно тоталитарное, чудовищное, душное государство для меня. Тюрьма. Причем такая тюрьма без демагогии. Не то, что как у нас. Все такие на двойных стандартах. Там сказал на работе одно, дома другое. Мы очень в этом смысле разносторонние, парадоксальные люди.
Мы понимаем, что есть вот коты Шредингера, что есть много разного. По-разному можно на одно событие смотреть, и не всегда понятно, как его оценить. Есть очень много парадоксов. Это наша черта. Мы умеем жить в парадоксе. Американцы не умеют. Американцы прямолинейные. Голосуешь за депутата – у тебя на лужайке стоит плакат, я голосую за депутата. У нас никто не вешает на лужайке плакаты, что он поддерживает какого-нибудь депутата. Даже ради шутки так никто не делает.
Мы более разнообразные люди, более свободные. И то, что я успел к тому моменту… У меня была очень классная школа, я очень любил своих одноклассников. И вообще вся культура, и язык, и среда. Потому что это был Советский Союз, который принято ненавидеть и говорить, как там все было ужасно.
– Послушайте, я жила в Советском Союзе, поэтому для меня тоже сегодня очень много вопросов, когда люди говорят, что их там угнетали в это время.
– Были, конечно, были. Объективно, мы жили в 80-е годы, это была Африка. Вот из всего, что я посмотрел в мире, это был уровень Африки.
– А сейчас?
– А сейчас, я говорю, мы в десятке. Сейчас то, что мы пытались когда-то догнать и перегнать, мы давно обскакали, и эти ребята остались позади нас. То есть мы настолько...В принципе, народ-то очень требовательный и очень отзывчивый и к комфорту, и ко вкусной еде, и к хорошему жилью, и к машинке, и к дорожке. То есть вот эти все вещи мы очень ценим. И у нас сейчас это в неограниченном количестве. В принципе, если бы руководители Советского Союза хоть чуть-чуть бы сделали аналитическую работу и поняли, что нужно людям, и просто дали бы вот это, и страна бы не разваливалась, и Советский Союз не надо было бы делить на куски.
Нужно было просто чуть-чуть разрешить людям пожить. Потому что люди были готовы к этому. Ну вот мы сейчас и живем. К сожалению, потеряв половину территории ради глупого тщеславия, каких-то руководителей. Но жители-то остались, люди же те же самые, и у них голова никуда не девалась.
Во время Советского Союза я ходил в овощной магазин, где была гнилая картошка. Вот ее брал пальцем, а палец проваливался внутрь картофелины. То есть сейчас такое в магазине сложно себе представить. Детям, если дашь такую картофелину, они тоже не поверят, что это продавалось в магазине.
– Еще дети не верят, что когда-то были пустые прилавки.
– Консервные банки пирамидой стояли. Бедные наши 80-е, когда люди в полной нищете и вообще, ну, нельзя так человеческое достоинство принижать, потому что люди, они, естественно, реакция у них возникает.
«Не надо было отпускать для начала. Что тут мы себя обманываем? Это одна страна всегда была, и мы жили всегда с этим пониманием»
Люди настолько скаканули в другую сторону, что забыли и кучу важных вещей, и потеряли кучу территорий, людей, вот это все, что нельзя было терять. И нужно было заниматься, если говорить про ту же самую Украину, нужно было прямо с 91-го года...
Во-первых, не надо было отпускать для начала, да? Потому что просто Украина – нет такой страны, это Россия. И, в общем, что тут мы себя обманываем? Это одна страна всегда была, и мы жили всегда с этим пониманием. Поэтому она… Это как сейчас, я не знаю, там тоже... Новгородскую область отделить и начать с ними воевать, как в междоусобицу какой-нибудь в X веке.
– Они-то так не считают.
– Кто так не считает? Люди моего возраста так считают, конечно, они знают, что так жизнь устроена. А молодежь, которая выросла, которым в голову в школе все эти новые учебники загружали, конечно, надо было… И в эти учебники надо было внедряться.
«У меня есть концепция: Россия – страна для счастья»
– Ну вот вы говорите, надо было. Мы уже понимаем, что… Что делать сейчас?
– Ну, мы понимаем, как это делали американцы. У нас в стране не хватает какого-то идеологии, да, у нас даже в Конституции нам американцы написали, что вот у нас в стране запрещена идеология. С этого пункта надо начинать Конституцию менять. У нас должна быть идеология. В этом нет ничего плохого в том, что она есть.
– А как вот вы бы предложили?
– У меня есть концепция такая, что Россия страна для счастья, и вот все остальное строится на этом. Потому что если мы посмотрим, чем занимается государство, там, вкладывается в медицину, строит дороги, занимаются развитием, вот эти национальные приоритеты, национальные проекты российские.
У нас все эти вещи делаются, ну, казалось бы, можно было вообще не тратить никаких сил, живите там в своих деревянных халупах, да. Зачем вам хрущевки? Живите в своих деревнях с подтекающей крышей. Ну, что-то там, какую-то корову худосочную подоили, какое-то сено собрали, и неважно. Не жили хорошо, не надо начинать. Вот могла бы быть такая концепция. У нас все-таки государство и Советский Союз, который все так ругают, который является Российской империей, по сути, просто другим названием, он все равно занимался тем, что он вкладывал в благосостояние людей.
То есть никто не вкладывал в то, чтобы людям было плохо. Как нам пытаются либеральные СМИ рассказать, что вот в России все настолько плохо, что ощущение такое, что ты родился, и тебя с первого дня начали...
– Гнобить.
– Гнобить, делать плохо, чтобы ты замерз, чтобы ты был дураком, чтобы тебя кретины учили в школе, чтобы тебя плохой врач плохо лечил. Не очень понятно, зачем вообще вкладываться в такую индустрию разрушения, но вот с точки зрения прессы мы заняты как будто этим процессом постоянно. То есть все время находятся какие-то высококвалифицированные злодеи, которые все время делают какую-то гадость. И все время как-то деструктивно плохо.
– И вкладывают в нее деньги.
– На это у них деньги есть. Да. Чтобы все сделать плохо, у них на это деньги есть.
– Послушайте, но ведь вот вы сейчас сказали...
– Это же смешно, да? Когда выйдешь, посмотришь, чем заняты люди. Люди не идеальны. И у нас в России дураков на сто лет припасено. Это тоже никто в этом не сомневается. Но у нас есть очень много людей, которые действительно, назовем это пафосное слово, но занимаются созиданием. Люди, которые строят индустрию. У нас есть офигенные специалисты. Опять же, почему-то мы в школе не рассказываем, в чем мы впереди, впереди всей планеты. Наш «Росатом» – лучшая компания на свете. Он как-то не отсвечивает. Они знают, что они очень хорошие, но вот в школе про это на уроке о самом важном не рассказывают. А это важно. Мы не рассказываем, что это классно. Мы как будто бы стесняемся своих собственных достижений. А надо рассказывать. А надо рассказывать, и надо гордиться этим.
«Я идеологический враг номер один, и это делается так мягко, с улыбкой»
– Артемий, поскольку вы, как сами сказали, уже 30 лет в соцсетях, все про них понимаете. Вы вообще верите в российский интернет?
– А что в него не верить? Конечно, верю. Прекрасный интернет.
– Но он может конкурировать?
– А он и так конкурирует. У нас вообще в смысле IT, это тоже одна из областей, которая у нас в стране очень хорошо получилась. Наверное, потому что нам нечего было терять. Мы начинали с нуля, и люди умные, сообразительные и требовательные. Поэтому у нас первый вопрос, когда приходишь в ресторан, не какое блюдо дня, а какое пароль от Wi-Fi. И люди хотят, чтобы был быстрый Wi-Fi. Они не хотят, как в Европе. Потому что когда приходишь в Европе, во Франции, просишь Wi-Fi, его нет, потому что это ты оскорбил ресторан.Думаешь не о том, не отратись. Ты не за этим сюда пришел. Но даже дома тебе будут две недели интернет проводить, он будет дорогой, медленный, и будешь плакать. А у нас все должно быть, стоит две копейки, летают со скоростью света, и у всех все есть. Плюс у нас есть Госуслуги, и вообще цифровизация, и то, насколько легко устроен банкинг. Это просто величайший банкинг у нас. По скорости, по удобству, по комфорту.
– Много вопросов, споров вокруг того, нужно ли свободу ограничивать в интернете?
– Нужно. Потому что мы видим, что если ее совсем не ограничивать, люди очень быстро, очень нечестными приемами ловко начинают захватывать неокрепшие умы, и это приводит к печальным последствиям. То есть нужны границы, нужны нормы морали в обществе. Это обязательно.
– Но вы же понимаете, молодежь, как только слышит, что что-то хотят запретить, сразу государство плохое.
– А нужно грамотно запрещать. Вот можно... Америка, конечно, экстремальный пример. Вот у меня был канал на YouTube с миллионом подписчиков. Они не смогли со мной никак иначе бороться, кроме как полностью уничтожили этот канал. И с тех пор я заводил еще 10 каналов, и они каждый раз их уничтожают. А сейчас они дошли до того, что они написали уже специальный модуль, который, когда я загружаю ролик, его на этапе загрузки они запрещают со словами «контент не может быть обработан». То есть я враг идеологический номер один, и это делается так мягко, с улыбкой. У нас свобода слова. Он просто нарушил правила сообщества, и никто не выходит ни с какими демонстрациями, и не говорит, что американцы там что-то вот берега попутали, или что они борются с альтернативным мнением.
– Вот мне понравилась ваша концепция России как страны для счастья. Вы счастливый человек?
– Я счастливый человек. Хотя в России мою концепцию практически никто не разделяет, потому что все сидят, держатся за животы, типа, муахаха, Россия страна для счастья.
– Ну, а ваше счастье как выглядит?
– Мое счастье заключается в том, что я живу свою жизнь плодотворно в работе и в семье. И это счастье. Если научиться этим пользоваться, если научиться каждый день делать то, что ты должен делать, это действительно великое счастье. Оно в таком библейском смысле счастье.
«Семья важнее государства. Всегда»
– Сейчас самое время сказать самые главные слова.
– Самые главные слова я хотел бы сказать для всех. Самое важное помнить о том, что семья важнее государства. Всегда. И если этого принципа придерживаться, станет гораздо проще, гораздо понятнее вообще, что делать дальше, как жить и где ты сейчас находишься.
В семье бывает так, что люди меняют свое мнение или становятся на непонятную сторону, или ведут себя странно, или вообще… Иногда семьи даже распадаются просто потому, что у них бывают разные мнения. Лучше этого не делать. Опять же, помни о том, что семья и родственные отношения, и особенно совместные дети, если у кого есть, в миллион раз важнее любых событий, которые сегодня происходят. Сегодня одни, завтра другие, а через 10 лет никто даже не вспомнит, почему, собственно, было тогда вот так важно о чем-то там поспорить.
Это не значит, что государство не важно. Оно очень важно. Но оно должно быть после семьи, а не до.